Зачем мы занимаемся искусством?
После прочтения Новой эстетической теории Ивана Смеха и просмотра на «Депрсне» интервью co Славой КПСС, на полке моего разума всплыла запылившаяся со студенчества тема о смысле искусства. Каждый творческий человек рано или поздно задается вопросом «а нахуя я это делаю?». Большинство людей обычно мечутся между тем, творят ли они для себя или lдля толпы, но есть ребята вроде Смеха и Гнойного, которые выдумывают отдельные концепции. У меня такая концепция тоже имеется.
Но сперва пару абзацев о Гнойном. Просто чтобы было что противопоставить.
У Гнойного есть свое понимание искусства. Он делает установку на движение против течения массового потребления и ценит новизну тем. Массовое для него — значит вторичное, конвеерное. Гнойный говорит, что ему не нравится Оксимирон и большинство рэперов, потому что они пытаются подражать неграм (ключевое слово здесь «подражать»). Гнойный готов выступать хоть с Киркоровым, лишь бы его зритель охуел. По его мнению, искусством надо заниматься так, чтобы было ново, охуенно и угарно. Тот же Иван Смех в своей эстетической теории заметил, что делать что-то новое — основа искусства. Если ты реально занимаешься искусством (а не просто производством развлекательного контента), то ты пытаешься произвести на свет что-то уникальное.
Эта мысль не лишена здравого посыла, но именно в этом для меня и проблема Гнойного. Он кажется достаточно вторичным (по крайней мере если смотреть на него издалека, как я). До Гнойного идею движения против течения культуры продвигал Летов, который полжизни боролся с коммунизмом, а как только тот развалился — вступил в коммунистическую партию. До Летова философию «я всегда буду против» исповедовал Замятин, выступавший сперва против царя, а потом написавший «Мы». Наверняка найдутся сотни других схожих примеров. Игру в пятнашки с общественным мнением придумал не Гнойный. Более того — он явно заимствовал эту идею у своего наставника-Летова. Является ли летовсоке «я всегда буду против» чем-то новым? Нет. Чем-то универсальным? На все века? Мне кажется, что тоже нет (хотя тут со мной легко поспорить). Но так или иначе создается ощущение, что Гнойный — это ученик, идущий по старым следам учителя.
А старое (как говорит сам Гнойный) нужно преодолевать.
Каждое молодое поколение занимается эпатажем и противопоставляет себя прошлому. Плохой и неискренний эпатаж — это когда Павленский прибивает мошонку к Красной площади. Хороший и искренний эпатаж — когда Гнойный ведет шоу с Киркоровым. И это охуенно. Но давайте по чесноку: это не постирония, не антихайп, не панк и не что-либо еще (выберете ярлык в выпадающем меню). Это все то же самое, что делали футуристы и что делал Дюшан, таща в картинную галерею писсуар. Это жажда преодоления текущего опыта. Жажда свергнуть старых титанов с корабля современности. Так делали все молодые творцы-энтузиасты. Ведь на самом деле ты двигаешься не против толпы или хайпа — ты двигаешься против предыдущего эстетического опыта. И да, это пиздец как похоже, на позицию Летова «я всегда буду против», но если летовскую концепцию заимствовать целиком, то она теряет универсальность, становясь просто чужой старой идеей.
Когда я вижу в Гнойном эту тягу к чему-то по-настоящему новому и одновременно повторение набивших оскомину установок тру-панкух, это вызывает у меня противоречивые чувства. И если эту заметку прочтет хоть один фанат Гнойного, знайте: я не осуждаю его, не пытаюсь особо понять и вообще далек от мира рэпа и панка. Может, Гнойный совсем и не такой, каким я его описал — плевать. Я просто использовал его как трамплин для собственной мысли.
В чем же состоит мое собственное понимание искусства на фоне выше сказанного?
Искусство — это как нырять с аквалангом.
Сперва ты двигаешься против толпы. Потом двигаешься против тех, кто двигался против толпы рядом с тобой. Потом двигаешься против самого себя из прошлого. А в итоге остается что-то, что понимаешь только ты один. Фразу Летова «я всегда буду против» я всегда понимал как идею, что в своем исследовании жизни ты рано или поздно оттолкнешься от берегов обыденности настолько далеко, что тебя-ебанавта сумеют поймать лишь потомки. Настоящее искусство ассоциируется у меня с водолазом, который погрузился так глубоко, что уже не видит света, но и не ощущает дна. Ты уплываешь туда, где тебя никто не слышит. В этом первобытном желании «уплыть» — и тяга к протесту, и свержение канонов прошлого, и тема одиночества в искусстве и всё-всё-всё.
И не так важно, новое искусство или нет. Главное, тот, кто это «новое» производит.
Представьте, что вас поместили в комнату с пианино. Вокруг никого нет. Еда три раза в день поставляется через окошко. В вашей жизни остались только комната, еда, туалет и пианино. Что будете делать? Рано или поздно вы сядете за пианино. Сперва от скуки, а потом — захотев сыграть лучше. И то, что вы сыграете, будет сыграно не для толпы и не для свержения установок прошлого. Вы будете играть на пианино, чтобы не сойти с ума. То, что наша планета больше комнаты с пианино, не значит, что мы не заперты. Мы создаем что-то новое, чтобы заполнить комнату с пианино. Вот настоящая цель. Наш разум (и речь как его основа) существуют не для коммуникации, а для мышления. Мы рабы воспроизводства новых смыслов. Большинство людей довольствуются тем, что выдают чужие смыслы за сови собственные, но если ты пытливый и честен с собой, то рано или поздно ты возьмешь акваланг и погрузишься в бездну поиска новых смыслов. Это один из наших базовых инстинктов существования.
Желание донести свою мысль до других людей — тоже важная часть искусства. Но не так важно, кому ты это доносишь.
Вот еще пример.
Представьте ребенка, который сорвал никогда не виданный им прежде цветок и бежит к вам поделиться своим открытием. Вы (как это часто бывает со взрослыми) притворно восхищаетесь цветком и продолжаете заниматься своими делами. Но ребенку плевать на искренность вашей реакции — не потому что ребенок еще маленький, а потому что он просто хотел показать вам нечто новое и побежать дальше. Передача информации для него важнее, чем прием. Ребенку всего-то и нужно было, что поделиться с миром своим охуеванием и получить от мироздания ответный одобрительный кивок. Эта потребность в «кивке» — что-то вроде инстинкта распространения информации. Я не берусь рассуждать, откуда в нас это желание передавать смыслы. Но то, что мы нуждаемся в этом, очевидно так же, как и то, что люди больше любят говорить, чем слушать.
В итоге мы можем очень долго рассуждать, для себя ли мы творим или для других, новое ли должно быть искусство или эпатажное, но на практике все упирается в наши базовые потребности постижения и распространения информации. Эти желания заложены в нас как желание есть, срать и трахаться. Нам не обязательно писать стихи, романы, картины и песни. Это лишь последствия этих инстинктов, которые (как и доза наркомана) могут вызывать разной степени ломку. Главное эту ломку удовлетворять.
