Мой фетиш — спорить о постмодерне. Для этой цели я даже распечатал футболку с собственным портретом и надписью postmodern. Поскольку каждый гуманитарий планеты хочет утереть нос послевоенному искусству от Энди Уорхола до Владимира Сорокина, я выдумал хитрый план: ждешь, пока собеседник посмотрит на футболку, отпустит критическое замечание, а потом такой: «слышь, да на ближайшие сто километров я единственный, кто знает разницу между литературой структурализма и постструктурализма».

— Как по мне, уважаемый, это одно и тоже, — ответит собеседник.
И все. Теперь он на крючке.

— Не совсем… — делаешь задумчивую мину. — Литература, она ведь как айфоны, понимаешь?

Собеседник не понимает.

— Помнишь, как все пользовались пейджерами? Вот 18-й век похож на пейджеры. Настрочил стишок ямбом и, считай, поэт Тредиаковский. Назвал «Бедную Лизу» Лизой, как в комедии, и всем уже выносит мозг от новаторства. Понимаешь? Пейджерный век.

— А при чем здесь постмодерн?

— Так при всем же! После этих пейджеров в 19-м веке появились типа-мобильники: всякие Гоголи, Обломовы, Достоевские, понимаешь? Люди увидели, что мобильник, это тебе не пейджер или факс — с рынка никуда не исчезнет — и начали их фигачить на полную. Типа стабильность, понимаешь? Классический Золотой век.

— Молодой человек, Вы говорите дикие вещи, — следует предсказуемый ответ. — Каждый мобильный телефон постепенно устаревал, тогда как Достоевский вечен. Ведь литература не улучшается с годами как техника. Или, по-Вашему, новые романы 21-го века и тексты Достоевского — это одно и тоже? Одинаково хороши?

И вот здесь надо сбавить обороты.

— Да рассла-а-бься, парень, — начинаешь махать руками для отвлечения внимания. — Это же все метафора, понимаешь? Просто литература всегда движется вперед и не возвращается к старым приемам. Как ты к пейджеру, если есть айфон. Я ведь тоже люблю Федора Михайловича — но никто уже не пишет, как он, понимаешь?

— Вот только айфонов этой Вашей метафоре не хватало.

— Так в них же вся суть!

Собеседник с легким отвращением смотрит сперва на твое лицо, потом на твое же лицо на футболке.

— После 19-го века ведь наступил сущий модерн, понимаешь? Революция прям как у Стива Джобса. Куча изобретений, социализм, психологизм, рентгеновское излучение, теория относительности. Помнишь, как после новаторского айфона все кинулись делать что-то аналогичное? Вот так и писатели. Просто писать, как Достоевский, стало мало. Каждый выдумывал свою фишку: Маяковский лесенкой строчил, Хлебников синтаксис драконил, Платонов толкал язык для аутистов. Рынок романов был распределен, и все стремились найти свою уникальную манеру! Это как поиск узкопрофильной ниши на рынке после айфонов, понимаешь?

— Это даже не логично. У Вас вообще был когда-нибудь айфон?

— А это важно?

Лицо собеседника дает понять, что теперь он будет разговаривать с тобой лишь как врач с пациентом.

— При модерне был реальный подъем, понимаешь? А потом все скатилось! Партийная цензура в Совке, сухие законы. А Германия в 33-м вообще закрыла главную художественную школу Баухаус в Европе. Короче, аж до 60-х все были в отстойнике, пока не появился постмодерн, понимаешь?

И только собеседник думает, что метафора, наконец, закончилась, как ты даешь заднего:

— Короче, постмодерн был как новый айфон.

— Что??

— Ну, помнишь, все возмущались, что после Джобса Тим Кук не придумал ничего нового, и новые версии айфонов напоминают клоны предыдущих? Вот и в литературе: после революции модерна потомкам осталось только шлифовать наработки предков, в 80-е даже термин придумали — «конец искусства». Короче, разница между литературой модерна и постмодерна — она как между iPhone 3G и iPhone 11, понимаешь?

— И что?

— Не, я не критикую айфоны. Тим Кук молодец! Просто… со стороны похоже.

— Да хватит уже! Приведите реальный литературный пример.

— А как? Ты же не станешь объяснять далекому от смартфонов человеку, чем отличается SE-шка от топового смартфона. Если никогда не пользовался, то и разницы не почувствуешь. Хотя любой айфонофаг ее огого как видит.

Делаешь задумчивую паузу.

— Вот и в постмодерне так. Чем отличаются Хлебников, Платонов и Замятин, от Пригова, Умберто Эко и Татьяны Толстой? Первое — модерн, второе — постмодерн. Но никто даже не в курсе, какие у этих троиц отличия. Понимаешь? Как объяснить разницу?

На данной стадии лицо собеседника обычно перекашивает.

— А вы попробуйте.

— Но ты согласен, что это шесть разных писателей?

— Это очевидно.

— И что разницу между двумя примерами можно увидеть разве что в деталях?

— Допустим.

— Хотя любая пара этих авторов по отдельности — очень отличается?

— Ага.

И вот тут нужно сперва глубоко вдохнуть.

— Ну так хули, — еще вдох, — ты мне, тварь, тогда втираешь, что структурализм и постструктурализм, это одно и тоже!? По-твоему, Платонов и Толстая — одно и тоже?!

Хватаешь собеседника за грудки и начинаешь бить головой об стол.

— Значит, три-ге и одинадцатка — это инновации, а Платонов и Эко — нет?! — Надо было следить от самых пейджеров! Понимаешь?! —Снимаешь футболку и душишь собеседника так, чтобы надпись postmodern шла поперек шеи.

— Вот, что такое постструктурализм, понимаешь?! Понимаешь, мать твою?!

И тут собеседник начинает понимать.