Всю вторую половину XX века искусство жило под знаком постструктурализма и постмодернизма (а в умах некоторых гуманитариев, живет под этим знаком и сейчас). Но многие считали, что постмодернизм является лишь началом некой большей эпохи. С ПМ-пика 60-80-х годов прошло почти полвека — можно ли уже сейчас говорить, об этом «большем начале»?

Эволюция производства

В Возрождение искусством считался такой уровень «производства», который нельзя было повторить. Назовем это искусство-как-неповторимое-ремесло. Изучалась анатомия, геометрия, принципы Золотого сечения, замешивание красок, создание холстов и лаков.

Но когда ремесленничество достигло определенного пика, искусству понадобился новый уровень «неповторимости». Тогда в середине 19-го века появился импрессионизм. Художники выходили на пленер — рисовать вне мастерской. Картина выглядела хуже с точки зрения геометрии, но куда богаче с позиции запечатленного опыта. Так искусство-как-неповторимое-ремесло превратилось в искусство-как-впечатление.

Подобным образом художники каждый раз уходили все дальше от ремесленничества. Уже спустя 50 лет после импрессионизма появляется экспрессионизм (еще меньше фотографичности Возрождения). А когда на сцену выходит Дюшамп и Малевич, ремесло и вовсе умирает.

В начале XX века появляется искусство-как-событие. Дюшамп приносит на выставку купленный в лавке писсуар и говорит: «это искусство!». В чем логика? Наш опыт восприятия писсуара, выдернутого из привычного контекста, меняет его восприятие. Искусством является не просто объект, но и окружающий его контекст. Искусство — это событие.

Итогом этих модернистских пертурбаций стали перфомансы. Более наглядной аналогии искусства-как-события и представить сложно. Перформативность стала фишкой XX века.

Но уже со второй половины столетия появляется постмодерн, который целенаправленно убивает перфоманс. Точнее — концепцию событийности. Взять, например, голову из велосипедных цепей (Енг Дек Сео) или скульптуры из резиновых покрышек (Йонг Хо Джи). С точки зрения художника Возрождения — это просто скульптуры из неподходящего материала, а с точки зрения модерниста — искусство, перебравшее с декоративностью. Ведь идея не станет лучше, если резиновой акуле добавить зазубрин на плавнике.

А вот креатив станет.

Назовем этот постмодернистский переворот — искусством-как-креативизмом.

Постмодерн устал от революционности. То, что сто лет назад считалось искусством, сегодня называется удачным дизайнерским решением. То, что раньше считалось перфомансом, сейчас повсеместно используются любителями флешмобов. Сам принцип перформативности сегодня теряет свою неподражаемость. Его часто используют поп-звезды для создания черного пиара, который и «черным» теперь не считается, поскольку любое представление — это не взаправду, просто шум который сможет бампнуть необходимый контент. Только взгляните на Шайа Лабафа, устроившего шоу из ностоп-просмотра собственных фильмов.

Современное искусство является информационным ремеслиничеством. Фабрикой по производству идей. И такое понимание (что идеи имеют собственную структуру) равносильно тому, как ремесленники Возрождения вслед за античностью осознали, что красота на полотне имеет геометрические параметры и укладывается в Золотое сечение. Это тот следующий шаг, который в 20-21-м веке сделало творчество в погоне за «неподражаемостью». Новый виток ремесленичества в искусстве.

Итак, сегодня мы — информационное общество. Какой социум проделал путь:

• искусство-как-неповторимое-ремесло;
• искусство-как-впечатление;
• искусство-как-событие;
• искусство-как-креатив.

Каждый раз мы смещали планку ремесленничества, выдвигая на первый план идейность, пока сама идейность не превратилась в ремесло. Казалось бы, куда дальше?

Но если обратиться от производителей информации в сторону того, как эта информация распространяется, то уже сейчас можно обнаружить ряд подвижек.  

Собирание матрешки

Например, изменились СМИ. Утвердившаяся в 20-м веке «четвертая власть» во многом отражает суть постмодернизма: легкость распространения информации, ее большое количество, а также появление массового слушателя\читателя\зрителя.

Но уже в начале XXI века СМИ мутирует.

Однажды редактора крупнейшего западного портала спросили, как он может выдавать на сайте рядом с картинками котиков новости о событиях украинского Майдана. Тот ответил: А что? Людям нравится и то и другое. Информации стало так много, что медийка прогибается под нее, либо становясь менее строгой, либо — более профильной. Но важнее то, что сегодняшние СМИ в своем большинстве не способны выжить без соцсетей и мобильных устройств.

Но мало того — в последние пять лет сами соцсети сильно изменились. Крупные паблики застолбили место под солнцем и на их смену пришел узкопрофильный контент вроде групп с ТОЛЬКО неудачными свадебными фотографиями, ТОЛЬКО цитатами из русской попсы 90-х или ТОЛЬКО фотками 11-классниц в выпускной форме. Как и в случае со СМИ причина этого явления понятна: медийный контент специфицируется в попытке выжить.  

Вам все еще мерещатся картинки с зомбо-медийкой? Но нити-манипуляторы уже едва держатся. Или даже не так: их стало куда больше чем, струн в рояле, а играть на таком инструменте теперь нельзя без специального музыкального образования.

Сегодня человек с легкостью смотрит одновременно десятки разных сериалов, подписан на десятки блогеров, играет в десятки игр, читает десятки пабликов — и все это в единых временных рамках. Такова наша реакция на спецификацию контента. Человек начал фрагментировать восприятие под разные типы информации, действуя по принципу многоядерного процессора. И нужно подобное для того, чтобы усвоить больше. Это пользовательская адаптация к информационному взрыву.

Похоже на постструктуралистскую Ризому. Ведь чтобы усвоить столько контента, к нему нужно относиться демократично, не выделять какого-то приоритетного — иначе рискуешь стать снобом, который не выходит из комнаты, не совершает ошибку и попивает кофеек под Джармуша. Но это не Ризома, в том плане что фрагментация и спецификация информации в 21-м веке не ведет к отсутствию у нее центра. 

Разбирание матрешки

Но давайте попробуем не собирать информационную матрешку, а разобрать ее.

Тут-то и окажется, что современный контент не только НЕ демократичный — он тоталитарнее, чем когда бы то ни было. Информационный взрыв второй половины XX века создал медиа-хаос. Маленькие медийные элементы боролись с этим хаосом путем спецификации. Но большие, наоборот — они захватывали власть.

Одним из таких примеров медийной матрешки-мастадонта можно назвать комиксы. Фильмы по ним являются сегодня самым кассовым мировым медиа-продуктом, и вокруг этого контента вращаются целые океаны информации. Допустим, есть собравшее миллиарды кино. Вокруг него возникают, сериалы, мультики, фан-контент, блогерский контент, игровой и проч. Каждый из этих пунктов имеет подпункты, которые тоже пассивно подвергаются влиянию комиксоидности. Но дело не только в этом, а в том, что существование всей подобной линейки — самореклама. Комиксы рекламируются с помощью субкомиксоидного контента и наоборот. В XXI веке миллионные фильмы создаются с основной целью — прорекламировать фильмы миллиардные. Эдакая тоталитарная медиа-матрешка сама в себе.

Да, мы все еще в постмодернистском искусстве-как-креативизме. Но потребление контента уже совсем другое.

Искусство-как-завод

Все эти рассуждения о фрагментации пользователем контента с одной стороны и захватом контроля медиа-мастадонтами с другой напоминает бизнес-отношения. Есть маленькие фирмы, большие, общий механизм фабрики по производству идей. И дело даже не в том, что солидные произведения искусства давно превратились в аналог твердой валюты на наравне с золотом и недвижимостью — это предсказали еще киберпанковские произведения Гибсона — а в том, что умирает само понятие «искусство».

А было ли оно вообще когда-либо? (в Возрождении ведь тоже творили ремесленники). Как термин, безусловно, да — но не как определение Фрейда в виде некой реализации человеческой сублимации (как часто принято считать). Сублимировать можно, просто бросая камешки по воде или затачивая перочинным ножичком палку. Уже модернисты доказали что акт трансцендентного переживания в искусстве создается нами самими. Мы сами накручиваем себя на сублимацию. Картина или книга являются лишь костылем. Стимулирующим контентом.

Некоторые называют искусство-как-завод постиндустриальным обществом. Информация сегодня является доминирующим производством и влияет на самих производителей. Причем мы постоянно наращиваем потребление. Того и гляди дойдет до того, что люди не смогут остановиться в поглощении контента, и его приравняют к фастфуду.

Но ситуация, когда с информацией начнут бороться, — не просто в кулуарах четвертой власти, а как с вредоносным сорняком — будет означать переход на новый виток эпохи с новыми законами, информационными диетологами, информационными наркотиками, национализацией информационных фабрик или какой-нибудь торговлей информационным опытом.

Обучение, скажем, каратэ ведь тоже, по сути, передача информации — просто специфическим способом. Так почему бы не организовать кружок по передаче впечатлений от поездки заграницу или не делиться с людьми информационным опытом от нюхания цветов? Мы уже так делаем.

Сегодня пока нет достаточно четких критериев усвоения информации. Но если контент будет увеличиваться, то возникнет необходимость в выработке приемов его более эффективного усвоения, что, скажем, навсегда изменит такое явление как «средняя школа». И чем дальше, тем сильнее будут меняться люди.

Все эти изменения приходят к нам незаметно. Мы адаптируемся к ним, даже не фиксируя. Но возможно, цепочка этих превращений и приведет к тому новому типу общества, переходным периодом к которому считают постмодернизм, и к которому его идеологи нас готовили.

Такая вот эволюция ИО.